Л.И. СоколоваY*
Несение скорбей. Семья Муравьевых*
К жизнеописанию прп.
Серафима Вырицкого
«Приходите ко мне на могилку, как к
живому» — призывал преподобный Серафим Вырицкий, получивший это имя по месту
своего последнего земного пристанища — поселка Вырица.
Идут люди в этот дивный уголок
русской земли, расположенный в 60 километрах от Санкт-Петербурга на живописных
берегах реки Оредеж, среди вековых сосен. Едут к батюшке Серафиму, и, как у
могилки блаженной Ксении Петербургской, оставляют между бревен вновь выстроенной
часовни записочки со своими мольбами. Кажется, нам многое известно об этом
великом старце и все же...
«Еще при жизни старец говорил, -
пишет в своей книге биограф преподобного А. Трофимов, - что вокруг его имени
будет много различных мнений, будет много непонятного людям, и не нужно этим
смущаться. Если Господь благословит, то со временем все откроется»1.
Открывая новую, неизвестную страницу
в семейной жизни преподобного Серафима Вырицкого, связанную с трагической
судьбой его единственного сына, иначе, более глубоко, высвечивается
христианский подвиг святого, ставшего поистине жемчужиной в духовной короне русского
старчества.
Даже изучив новые архивные материалы,
мы не в силах осознать всю глубину душевных переживаний отца Серафима. Это невозможно.
Но стало возможным увидеть реальную человеческую жизнь, понять его скорби, и без
пышных слов о величии подвига преподобного, постигнуть истинное величие этого
подвига. Скорби земной человеческой жизни часто ведут к святости, если человек,
конечно, делает добровольный выбор на этом пути. Так случилось в жизни Ксении
Блаженной и неизвестно, была бы у нас такая святая, если бы не постигла ее великая
скорбь потери близкого человека. Так было и в жизни отца Серафима: семейные
скорби привели его к святости.
Преподобному Серафиму было открыто
прошлое, настоящее и будущее. Он стал пророком судеб России, вместил в себе
великий подвиг монашества, но враг рода человеческого послал тяжелые искушения
скорбями через дорогого ему человека - сына. Наш рассказ о том, как по-разному
прошли свой земной путь несчастный сын и святой отец, основан на открытии новых
архивных документов. Сразу предотвратим вопрос: может ли жизнь сына бросить
тень на имя святого преподобного Серафима Вырицкого? Нет, ни в малейшей
степени. Никто не только не имеет право бросить камень в святого, но напротив, постигая
его скорби, должен постараться понять подлинную человеческую жизнь таких же как
мы людей, но и несколько иных — претерпевших все до конца.
Отец
Преподобный Серафим Вырицкий, в миру
Василий Николаевич Муравьев, был родом из Ярославской губернии. Отец его -
Николай Иванович и мать - Хиония Алимпиевна, были крестьянами. Будущий старец родился
31 марта 1866 года в деревне Вахромеево Арефинской волости Рыбинского уезда и
был крещен с именем Василий. Известно, что когда Васе было 10 лет, он стал
главой семейства: отец умер, на руках осталась больная мать и сестренка Олечка,
вскоре скончавшаяся. Приказчик из столицы, чтобы помочь матери, взял Васю с
собой, и все заработанные деньги мальчик отправлял домой. Городская жизнь не
закружила его в вихре столичных соблазнов, нет, он задумывался о монашестве, и
даже однажды пришел в Лавру с желанием остаться в ней, но воли Божией на то еще
не было, и юноша получил благословение жениться, а затем, по согласию с
супругой, уйти в монастырь.
Никто не мог тогда даже представить,
что будущему старцу Серафиму придется познать все перипетии семейной жизни через
неурядицы своего сына, пропустить через свое отцовское сердце, выстрадать и выдержать
их.
Но это случится позже, а пока
обратимся к тому времени, когда Василий начинал строить семью. Сначала он
наладил свое дело: торговлю мехами, и, став крупным мехоторговцем, женился на
Ольге Ивановне Нетрониной2. Это произошло примерно в 1894 году.
Благословение на брак будущие супруги получили от старца Гефсиманского скита
Свято-Троицкой Сергиевой лавры иеромонаха Варнавы (Меркулова), имевшего от Господа
дар утешения, и впоследствии окормлявшего чету Муравьевых. С женитьбой на Ольге
число родных у Василия Муравьева увеличилось. Отец жены - Иван Григорьевич
Нетронин был женат на простой женщине, Анне Тихоновне, и имел в Рыбинске
собственный дом. Он держал небольшую портняжную мастерскую. В 1900-1901 году
Иван Григорьевич закрыл ее и переехал в деревню Якушки, в 5 верстах от
Рыбинска, где и остался жить в собственном доме на доходы, получаемые от
хозяйства, оставленного в Рыбинске.
У Ольги, супруги Василия Николаевича
Муравьева, были четыре брата: Иван и Григорий, умершие довольно рано;
Александр, родившийся в 1881 г. глухонемым, помещенный впоследствии в дом
инвалидов около Волховстроя, и Владимир, 1885 года рождения, который окончил Санкт-Петербургский
университет и жил с женой Евгенией Александровной и дочерью Татьяной (1907 г.
р.) в Петрограде на улице Жуковского 18-15. Сестра Ольги Мария, родившаяся в
1879 году, овдовев, вышла замуж второй раз, получив фамилию Желвакова. В советские
годы она жила в Рыбинске на ул. Дзержинского на иждивении дочери-учительницы.
Помимо родных братьев и сестры, у
Ольги были двоюродные: брат Иван Григорьевич, инженер, проживавший в Нижнем Тагиле
и сестра Анна Григорьевна - зубной техник, жившая с матерью.
Молодая семья Муравьевых занималась
торговлей довольно успешно, и вскоре стала известна в Петербурге. В списке жителей
Петербурга купец В.Н. Муравьев с 1900 по 1906 годы числился проживающим по Гороховой
ул., 56. В 1905 г. он стал действительным членом Ярославского
благотворительного общества.
Летом семья Муравьевых отдыхала в
Павловске. В 1907 году купец Василий Муравьев купил 2-х этажную дачу из 10
комнат в поселке Тярлево, на краю Павловского парка, неподалеку от Царского
Села и переехал туда на постоянное жительство, поэтому в списке жителей
Петербурга он не значился до 1913 года. (Дом, в котором проживала семья
Муравьевых в Тярлево, располагался по Большой ул., 3, на берегу Гуммолосаровского
ручья и рядом с платформой Тярлево, находившейся на железнодорожной ветке,
ведшей к Павловскому музыкальному вокзалу. До сего времени б. дом Муравьевых,
где их семья в общей сложности проживала до 1920 г., не сохранился. На его
месте сейчас располагается спортивная площадка местного технического училища (№
118), выстроенного в 1975 г. От бывшего сада Муравьевых сохранились лишь старые
деревья. - Ред.).
Василий Николаевич Муравьев выезжал
за границу, имел обширные связи и знакомства, немалый доход, который составлял
в среднем 90 тыс. рублей годовых. Не раз пришлось ему годы житейской учебы выезжать
зарубеж, где в Лейпциге он встречался с Мироном Ильичем Иассельсоном,
доверенным лицом которого по Петербургскому отделению его фирмы Василий
Николаевич был с 1910 года с содержанием 300 рублей в месяц.
По возвращении из заграницы, в семье
Муравьевых появился новый человек, о котором нельзя не сказать: столь
значительна оказалась роль этой женщины в жизни семьи, и столь малое значение
этому факту придавалось исследователями жития отца Серафима.
Это была купеческая дочь Вера Шихобалова. С 14-ти лет
девочка находилась в Воскресенском Новодевичьем монастыре. Заболев нервным
заболеванием, она попала в монастырскую больницу, а затем оказалась в семье
Муравьевых. В 1911-1912 годах Вера вместе с Ольгой Муравьевой имела в Рыбинске
антикварный магазин. Это говорит о том большом доверии, которое семья Муравьевых
питала к
этой девушке, являвшейся фактически
членом семьи. Муравьевы в это время имели приличное состояние и держали несколько
больших магазинов в столице, в частности, на Гороховой улице, в домах 56 и 65.
В печатных справочниках «Справочная книга о лицах петроградского купечества и
других званий, акционерных и паевых обществах и торговых домах, получивших с 1
ноября 1915 г. по 1-е января 1916г. сословное свидетельство по 1 и 2 гильдии,
промысловое свидетельство 1 и 2 разряда на торговые предприятия, 1-5 разряда на
промысловые предприятия 2 и 3 разрядов на личные промысловые занятия» значится,
что В.Н. Муравьев живет с 1915 года в Спасской части, 2 участок, Апраксин пер.,
20. Сословное свидетельство 2 гильдии № 3734.
Сын
Сын прп. Серафима Вырицкого - Николай Васильевич
Муравьев, родился 30 января 1895 года в Санкт-Петербурге.
В возрасте 7-ми лет вместе с родителями Николеньку
возили в Западный край (Царство Польское) и заграницу. Он увидел Варшаву,
Берлин и Лейпциг. Детские впечатления мальчика на всю жизнь сохранили воспоминания
о непривычных католических храмах. (В 1905 г. семья Муравьевых: Василий
Николаевич с Ольгой Ивановной и сыном Николаем посещают Варшаву, где
останавливаются в одном из лучших городских отелей «Бристоль» на Краковском
предместье, рядом с кафедральным православным Александро-Невским собором - Ред.).
Предположительно в 1907 г. Николай
поступил в Царскосельскую Императорскую Николаевскую мужскую гимназию,
директором которой в это время был известный поэт и педагог Иннокентий
Анненский, а среди учеников были Н.С. Гумилев, В.В. Рождественский, Э.
Голлербах и многие другие известные люди. Эта была элитная гимназия, куда
возили учиться детей из Петербурга. Здание располагалось на углу Малой и Набережной
улиц. Рядом находился Императорский дворец с поэтическими аллеями
Царскосельских парков, где часто можно было видеть Царскую Семью и где гуляли
Августейшие Дети.
Воздух Царского Села, пропитанный
поэзией А.С. Пушкина, не мог не затронуть поэтической струны впечатлительной
натуры. Николай Муравьев начал писать стихи. К тому же он был красив, высок ростом,
- натура экзальтированная и мечтательная.
После окончания гимназии в 1914 году,
Николай поступил на юридический факультет С.-Петербургского университета. Здесь
он под влиянием нигилизма, отвергавшего национально-религиозные основы русского
общества, увлекается католическим учением. В 1914 году он изменяет Православию,
принимает католическую веру, мечтает стать ксендзом3. Это впоследствии
привело к одной из самых страшных трагедий его жизни.
Перемена веры в то время было не
таким уж редким, но всегда прискорбным явлением. Протоиерей Н. Дроздов в своей
статье «Перемена веры»4, сообщает о том, что, окормляя колеблющихся
людей, священнослужители часто пропускают эту болезнь, «когда уже никакие
бальзамы не исцелят смертоносной язвы. Да к довершению беды - и срок-то
увещевания краток до жалости, - получается какая-то игра в формальность при
вопросах величайшей важности. Грустно...» - заключает он.
Католическая вера не дала молодому
Николаю Муравьеву крепости души. Он все искал и не мог найти тот спасительный Божий
лучик, за который надо было держаться всю жизнь. Увлечение католицизмом стало стеной,
загородившей этот спасительный луч.
Через год Николай Муравьев бросил
учебу в университете, и мучительно искал свое место в жизни, но все
человеческие планы разрушила начавшаяся Первая Мировая война. Впоследствии
Николай рассказывал знакомым о том, что он поступил вольнонаемным (определяющимся?
- Ред.) в I-ю Авиационную роту и стал ефрейтором5.
Казармы этой роты находились недалеко от Феодоровского городка в Царском Селе и
предназначались для охраны Царской Семьи. (Летом 1915 г. был образован особый
авиационный отряд для обороны Царской резиденции. В июне 1915 г. летчики прибыли
в Царское Село. В течение нескольких месяцев для них были выстроены деревянные
казармы, составлявшие ансамбль построек, выполненных в русском стиле - Ред.). С 1916 года рота, по некоторым
данным, стала гвардейской. (Но в 1941 году во время следствия по делу Николая
Муравьева, работники НКВД сделали запрос, не подтвердивший, что Н. Муравьев числился
в I-й Авиационной
роте). Затем Николая перевели на театр военных действий во II-ю Воздухоплавательную роту6.
Проверить эту информацию не представляется возможным, так как архив этой роты
не сохранился7. После контузии, в 1916 году, молодой человек оставил
военную службу: лечился в Николаевском госпитале, в лечебнице доктора
Конасевича. Поправившись, он, используя связи отца, пошел служить в банк
«Общества военного кредита».
Душа Николая металась. Она искала
земного счастья, и не давала власти над собой. И он решил, что душевный покой
можно найти в семье, уйти от этого бушующего революцией мира, где столько измен
и предательств; ему хотелось жить не во лжи и - он женился. Это произошло в
1917 году. Его жена - мещанка, родом из московских евреев, Евгения Ивановна
Любарская, была моложе мужа на пять лет. Некоторое время супруги жили в
Рыбинске, где Евгения все же смогла устроиться на работу в такое трудное время.
Семья требовала средств: вскоре у молодых
родилась дочь Маргарита. Николай вернулся в Питер и, вновь воспользовавшись
старинными связями отца, устроился в Петроградский отдел Московского
купеческого банка. В 1918 году банк ликвидировали, как пережиток прошлого.
Николай пытался уйти через фронт к ген. Юденичу, но к 1920 году сопротивление
этой армии было сломлено, и тогда ему пришлось устроиться в войска Красной
армии на незначительную должность, как это делали многие верующие в то время,
чтобы быть подальше от сокрушающих все прошлое, разрушительных действий
советской власти и все-таки выжить. Николай болел, лечился и опять оставил
службу. Много профессий пришлось сменить ему: работал в клубе, был чернорабочим
и рабочим в трудовой артели, делопроизводителем в различных конторах и агентом
на промышленной выставке. В это тяжелое время кругом царил хаос, люди с трудом
могли найти работу. В итоге Николай стал безработным.
Жизнь сына пошла не по тому руслу, о
котором мечтали родители, она явно не складывалась, а события в стране только
способствовали этому.
Возможно именно все эти
обстоятельства усилили желание родителей уйти из суетного мира, чтоб посвятить
себя подвигу молитвы.
Родительский подвиг
«Враги человеку — домашние его» (Мих.
VII, 6; Мф. X, 36) - сказано в Писании. Измена
сына православной вере не могла не врезаться острием щемящей тоски в родительское
сердце. Существование в православной семье католика - не такое уж простое и
частое явление в русской семье. Это несчастье объединило родителей, укрепило в
вере, скорбь о сыне приблизила к Богу, заставила покориться воле Божией. Они
молились о вразумлении сына, но приняли более радикальное решение - приняли
монашество.
Василий Николаевич Муравьев до 1920
года занимался распродажей своего имущества, готовясь одновременно с женой уйти
в монастырь. «Василий Николаевич Муравьев... совершает неизъяснимый для
обычного человеческого разума поступок - он закрывает свое дело, наделяет
щедрыми пособиями всех своих служащих, а основные капиталы жертвует на нужды
Александро-Невской лавры, Воскресенского Ново-Девичьего женского монастыря в Петербурге
и Иверского Выксунского женского монастыря в Нижегородской губернии, основанного
его духовным отцом, старцем иеромонахом Варнавой»8. Теперь его
поступок становится вполне понятным и объяснимым.
Закончив дела своей фирмы, Василий
Николаевич 12 сентября 1920 года подает в Александро-Невскую лавру прошение: «Давно
имея желание посвятить себя на служение Господу Богу и Его Святой Обители,
обращаюсь с покорнейшей просьбою к Духовному Собору и земно кланяюсь, прося
принять меня в число братии святые обители Александро-Невской лавры». Он был
принят в число послушников и получил первое послушание пономаря. Определили его
на место предыдущего послушника по указанию ризничего с соответствующим пономарским
содержанием.
Тогда же в Лавру поступают прошения с
просьбой принять в число братии: от Петра Югенсона из Самары, Алексея Фомича
Мясникова, Николая Иностранцева - 57 лет, звонаря Николая Горячева, студентов
Богословского института Игоря Акулова и Юлиана Коняткевича. Приходили сюда и
иеромонахи из уже разоренных обителей.
Принятие пострига во время открытых
гонений на Церковь достойно не только удивления, но и нижайшего поклона. Так на
одном прошении была такая характерная для того времени резолюция: «то
обстоятельство, что он ищет монашества сейчас, зная все внешние тяготы жизни в
Лавре, является показателем непреклонности его желания»9. Это в
полной мере относится и к Василию Николаевичу Муравьеву, принимавшему
монашество именно в такую годину. Хотя в Лавру постоянно поступали прошения о
приеме в обитель, были случаи и ее оставления10. Один иеродиакон,
бывший свидетелем убийства протоиерея Петра Скипетрова, потрясенный этим
событием, просил снять с себя сан и уехал на родину, но там, увидев все ужасы
творимые большевиками, разобравшись в своем состоянии, написал покаянное
письмо, полное горечи и раскаяния, с просьбой не придавать значения первому
прошению, и принять его в обитель.
Наместник Александро-Невской лавры
архим. Николай (Ярушевич) в это время страдает «нервным переутомлением, выраженным
в сильных головных болях и острых болях в области сердца. Ему необходим абсолютный
покой один месяц и пребывание на чистом воздухе» - из этого заключения врача мы
видим в какой напряженной обстановке приходилось жить братии11.
1/14 октября 1920 года «послушник св.
обители грешный Василий» подает прошение о совершении над ним чина пострижения
в монашество12. Постриг был совершен с наречением ему имени Варнава
16/19 октября в лаврской церкви Святого Духа. Вскоре монах Варнава был возведен
в сан иеродиакона.
1 марта (н. ст.) 1921 года казначей
Александро-Невской лавры иеромонах Иоасаф сдал дела в должности заведующего
кладбищенской конторой вновь назначенному архим. Стефану13, а
последний 24 мая в Духовный Собор Лавры подал следующий рапорт: «Имею честь
доложить Духовному Собору, что назначенный было зав. конторою, а ныне состоящий
моим помощником, иеродиакон о. Варнава вполне усвоил весь порядок дел в конторе.
Считаю своим долгом засвидетельствовать, что о. Варнава с большим участием относится
ко всем заказчикам и с готовностью принимает их во всякое время. В виду
вышеизложенного имею честь покорнейше просить Духовный Собор возложить мою
должность на иеродиакона Варнаву, меня же оставить причисленным к конторе с
тем, чтобы о. Варнава имел свободные дни - потому что я не могу оставаться
подолгу без совершения Богослужения». Резолюция об удовлетворении прошения была
подписана 6 июня 1921 года14. Через две недели о. Варнава подает
рапорт с просьбой назначить его помощником иерод. Гурия с сохранением за ним
должности рассыльного. «К сему имею честь присовокупить, - пишет он, - что хотя
архим. Стефан и продолжает руководить мною и дежурить за меня 1 раз в неделю,
но он просит, чтобы его совершенно освободить от занятий конторой; я же без
помощи взять на себя всю работу по конторе не могу, потому что в виду переживаемого
времени приходится принимать заказы, особенно на отпевание в течение целого дня
и при этом делать немедленные распоряжения относительно назначения иеромонаха,
певца, открытия своевременно церкви сторожу, заготовления просфор и, очень
часто, приглашения певчих. При этом, как известно, встречается множество затруднений»15.
Наместник не нашел возможным удовлетворить это прошение. 11 сентября 1921 г.
митрополит Вениамин возвел иеродиакона Варнаву в сан иеромонаха16.
В 1922 году иеромонах Варнава к
празднику св. блгв. кн. Александра Невского был награжден набедренником за
понесенные им труды17. Отец Варнава несет послушание свечника, что
не представляет для него большой трудности, поскольку бывшему купцу, имевшему
дело с огромными капиталами, даже послушание казначея Лавры давалось легко.
Другое дело духовная, монашеская жизнь, полная искушений. Как искушает враг
принявшего обеты чернеца, хорошо знает только тот, кто испытал это на себе.
Когда в Петрограде шел процесс над митр. Вениамином, иеромонах Варнава находился
в отпуске, у постели больной матери18.
Обитель переживает трудные времена.
Начинается обновленческий раскол. В 1923 г. кризис был преодолен, большинство
приходов Епархии вернулись к свт. Патриарху Тихону. Лавра остается центром
духовной жизни Петрограда.
Иеромонах Варнава продолжал нести
свой крест: он был избран духовником Лавры (в конце 1926 г. – в начале 1927 г.
- Ред.) и оставался им более трех
лет, проживая в Лавре, ориентировочно, до весны 1930 г.
Бывшая супруга батюшки, Ольга Ивановна,
уйдя в Воскресенский Новодевичий монастырь, взяла с собой внучку Маргариту. В
этой обители Ольга Ивановна приняла монашеский постриг с именем Христина. Мать
Христина стала заместительницей настоятельницы монастыря игумении Феофании
(Ренталь), имела право благословлять монахинь. (О.И. Муравьева и м. Феофания
были знакомы еще, по крайней мере, с 1900-х г.г., когда м. Феофания была
казначеей обители. Об этом свидетельствует и фотография, сделанная в 1906 г. - Ред.). В ее келий висел огромный портрет
Государя Императора Александра II, что впоследствии дало повод окружающим говорить о том, что,
якобы, она является царской дочерью. В действительности же Ольга свою мать не
помнила и не исключено, что была приемной для своих родителей. Впоследствии все
родственники отрицали какое-либо отношение монахини Христины к Царской Семье.
Но это и понятно: не могли не отрицать. Подобное признание в 30-е годы означало
подписать себе смертный приговор, хотя, скорее всего разговоры о связи с
Царской Семьей основывались на вымысле, но прискорбно, что они упорно распространялись
именно Верой Шихобаловой, которая, кстати сказать, вместе с О.И. Муравьевой
вернулась в Новодевичий монастырь.
Впоследствии она приняла постриг с
именем Иоанны, а когда мать Христина покинула обитель, заняла ее место подле
игумений, став ее секретарем.
Скитания сына
В то время, как супруги Муравьевы
покинули свой семейный дом, взяв на себя великий подвиг монашества, их
единственный сын остался в миру, терзаемый страстями и суетными искушениями, но
связь с родителями не прекращается: Николай встречается с отцом и бывает у
матери. Не забывает он и бабушку Анну, которую навестил в 1920 году в деревне
Якушево Ярославской губернии.
В 1921 году брак Николая распался.
Вскоре Евгения вышла замуж, (сменив фамилию на Каталину) и поселилась на Петроградской
Стороне, на Павловской ул., д. 11, в кв. 27. С 1922 года их дочь Маргарита воспитывалась
бабушкой-монахиней.
Нетрудно себе представить состояние
впечатлительного Николая после развода с женой, да еще совершенно неустроенного
в быту, без работы и денег. Отец Варнава предпринимает попытку отправить сына
заграницу (об этом свидетельствуют документы следствия, в которых упоминается,
что о. Варнавой было написано письмо Вел. Кн. Николаю Николаевичу с просьбой позаботиться
о сыне). Но поездка не состоялась из-за второй женитьбы Николая Муравьева в
1922 году на артистке эстрады Марии Николаевне Кузьминой, которая была моложе
супруга на 7 лет. Через год у них родилась дочь Ольга - вторая внучка отца
Серафима.
Впоследствии Мария Николаевна,
расставшись (в 1925 г.) с Николаем Муравьевым, вышла замуж за артиста Георгия
Давыдовича Местиеева, который, по-видимому, удочерил Ольгу. К тому же у них
родился свой сын Георгий, на пять лет моложе сестры. (В начале 1940-х годов,
перед войной, Ольга жила с матерью под фамилией Местиашвили на Нижегородской
ул., д. 23а, кв. 5.)
В январе 1924 г. Николай побывал в
Орле у своего шурина (брата жены) Георгия Николаевича Кузьмина. В это время он
не работал, оставив временную работу на Октябрьской железной дороге. Ему было
29 лет. Супруги жили тем, что Николай продавал свои вещи. Это продлилось до его
ареста в 1924 г.
26 сентября 1924 года в квартире 2,
дома 30 по Большому Смоленскому пер. (ныне ул. Ольминского) раздался стук в
дверь. Николай вздрогнул. Полуторагодовалая дочь Ольга заплакала. Явившиеся
ночью люди велели Николаю собираться...
Три дня на допрос не вызывали. Ожидание
томило. На это была рассчитана тактика следствия. С 29 сентября начались допросы.
Николай держался стойко на всех четырех допросах. Окружение семьи Муравьевых было
хорошо известно следователю, поэтому он спросил:
- Знаете ли вы Шихобалову?
- Она не была нашей родственницей,
была монахиней, но ушла из монастыря, жила в семье, а затем вновь вернулась в
него в 1919 году.
На допрос вызвали жену Марию
Николаевну. Ей было 22 года, но она отличалась стойкостью и порядочностью: все
отрицала и мужа никак не выдала, сказав лишь, что его отец был казначеем в
Лавре. Но следователь уже знал из показаний Е.Л. от 7 октября, что семья «имела
знакомство с Путятиным*** и Марией Павловной**, которые ходили в дом Муравьевых и
они к ним»19 и что Николай хотел выехать заграницу.
«В старое время - показал Николай, -
у отца моего были [среди знакомых] лица, служившие во дворцовом ведомстве, как,
например, Путятин Михаил Сергеевич*. Они ходили к нему в магазин»20. Следствие, безусловно,
интересовала именно эта связь иеромонаха Варнавы.
Дело Н.В. Муравьева 1924 года
фактически сфабриковано, и не вызывает ни малейших сомнений в мужественном
поведении Николая. 28 октября 1924 года ему зачитали обвинительное заключение,
которое было основано на «агентурных
данных и показаниях свидетелей»: обычное для того времени обвинение,
предъявлявшееся тогда многим невиновным людям.
Для полноты впечатления приведем текст
обвинительного заключения. Николай обвинялся в том, что «после революции бежал
за границу к белым, где и служил в армии Юденича. Вернувшись в Ленинград, занялся
спекуляцией валюты и кокаином... Отец его, Муравьев Василий Николаевич, был
крупным мехоторговцем, в данное время монах в Александро-Невской лавре по имени
Варнава...
Мать его находится в Новодевичьем
монастыре, по имени Христина, которая посылала его с пакетом в Германское
консульство... Вышеупомянутые Муравьевы до революции пользовались большим
преимуществом при дворе Романовых и в данное время с ними имеют связь. Арестованный
26 сентября с.г. гражданин Муравьев Николай Васильевич на следствии виновным
себя не признал»21...
Связь с заграницей - вот что было так
важно для НКВД. Очень похоже на то, что сам Николай Муравьев мало интересовал
следствие. Жало следственного дела было направлено глубже, на отца - иеромонаха
и главного свечника Лавры. Надо же было властям контролировать жизнь обители. И
тогда становится понятно, почему о. Варнаву не арестовали и не расстреляли, как
других подвижников. Чекисты оставили его на свободе, чтобы отслеживать жизнь
верующих и знали каждый его шаг, сын - хороший предлог для этого. Таким образом
понятно, что жизнь Муравьевых проходила под зорким оком «органов». Несомненно,
что и среди близкого окружения семьи были люди, доносившие в НКВД.
Николая выслали из Ленинграда без
права жить три года в Москве, Ленинграде, Киеве, Одессе, Харькове, Ростове-на-Дону
и их губерниях22. Местом ссылки он выбрал родной город родителей -
Рыбинск. 2 января 1925 года он был освобожден из-под ареста и вскоре уехал к
месту ссылки. Но в этом же году он приезжал в Ленинград для встречи с женой
Марией Николаевной, проживавшей на Нижегородской ул., 23а. Пробыл он в городе
всего три дня, из которых первый ночевал в гостинице на Староневском проспекте,
второй – провел в своей квартире на Заневской заставе, а на третий день отправился
к тестю, где у родителей Марии Николаевны его задержали и отправили под арестом
в тюрьму. Продержав там 1,5 месяца, сына отца Варнавы выслали в Рыбинск. Никаких
документов об этом задержании нет, видимо, Н.В. Муравьева держали в милиции для
устрашения.
С этого времени Николай живет в
политической мышеловке, которая должна была рано или поздно захлопнуться.
В 1925 году Николай женился вновь:
его избранницей стала Антонина Александровна Горностаева, которая в 1927 году
родила ему сына Александра. У Антонины была большая семья: четыре брата -
Борис, Николай, Константин и Геннадий, а также - сестра Ольга. Начиная новую жизнь,
Николай пытался найти работу и в 1929 году стал сотрудничать в газете «Рабочий
пахарь», исполнял обязанности заведующего отделом журнала «Суд идет», а затем переехал
в г. Кинешму Ивано-Вознесенской области, где устроился работать агентом в
окружном финансовом отделе. Через год он попал под сокращение, и вновь начались
его мытарства в поисках работы.
Принято считать, что весной 1930 года
отец Варнава покинул свою, сохранившуюся до сих пор келию в Феодоровском корпусе
Александро-Невской лавры. Видимо, к тому времени он уже принял схиму и новое имя
- Серафим*. Однако его сын указывает 1929 год -
как год оставления отцом Лавры23. Неизвестно, сразу, или через
какое-то время, но прежде, чем переехать в Вырицу, отец Серафим поселился в
Поповке, на даче у протоиерея Леонида Богоявленского. Здесь он нашел покой,
уединение и молитву. (Дача о. Леонида на ст. Поповка располагалась по адресу:
Колпинская ул., д. 378 в 1-ом поселке (Самопомощь). Вся застройка поселка
сгорела во время Великой Отечественной войны, поэтому дом Богоявленских, где
жил о. Серафим не сохранился. Ныне на месте поселка растет лес - Ред.). Отца Леонида Богоявленского24
хорошо знали в Петербурге в церковных кругах с дореволюционной поры. Он был
известен как проповедник и церковный деятель, а также как настоятель (в разное
время) крупнейших городских храмов: Князь-Владимирского, Исаакиевского,
Троице-Измайловского соборов, а также Александро-Невской церкви в тюрьме
«Кресты». В 1922 году он был арестован по делу митрополита Вениамина и получил
замену смертного приговора 5-ю годами тюремного заключения. Отцу Леониду доводилось
бывать в Поповке ранее, где он некоторые время служил в местном храме и жил в
церковном доме, а затем купил собственный. Дом о. Леонида просуществовал до
войны, когда был разобран на блиндаж, хотя к тому времени (в 1935 году) он уже
был конфискован у семьи Богоявленских.
На этом участке был еще один,
небольшой домик, где и приютился отец Серафим с внучкой Маргаритой. Дочь отца
Леонида Нина и его внучка Лидия, которая была чуть младше Нины, играли вместе с
Маргаритой. О матушке Христине из семьи Богоявленских никто ничего не знал, в
Поповку она не приезжала. (По всей вероятности, уже приняв к тому времени схиму
с именем Серафимы, матушка жила в Вырице. Покинув Воскресенский Новодевичий
монастырь, она, тем самым, избежала ареста, которому подверглись монахини в 1932
году, вследствие которого почти все они были сосланы в Казахстан, не исключая
известную нам монахиню Иоанну (Шихобалову)).
В Поповке отец Серафим прожил по всей
вероятности около двух лет*, и там пережил страстную ночь русского монашества 17 февраля 1932 года,
когда все монахи в городе, не исключая и лаврских, были увезены чекистами на Литейный
пр., в ДПЗ. Из Поповки иеросхимонах Серафим перебрался в Вырицу, а осенью 1934
года туда к нему приехал сын Николай**.
Жить у отца, без прописки, подвергая
семью постоянной опасности, было рискованно, и, пробыв несколько дней с родителями,
Николай вернулся в Кинешму. Во время последнего его приезда и посещения Вырицы
кто-то из знакомых пригласил его пожить на даче в деревне Кремено,
расположенной в 40 км от Вырицы, близ станции и поселка Чаща. Николай приезжает
туда. В дальнейшем решение поселиться здесь еще раз круто изменит жизнь Н.В.
Муравьева.
Наступил 1935 год. В дом старших
(монашествующих) Муравьевых вернулась из ссылки монахиня Иоанна (Шихобалова). Ее
прописали под видом домработницы, и она фактически занималась хозяйством.
В это время к отцу Серафиму постоянно
приходили верующие. Иногда он принимал до ста человек в день. Особенно часто
батюшку навещала Анна Ивановна Сергеева. Прихожане приносили продукты, которые принимала
мать Иоанна. Иногда продуктов скапливалось так много, что они портились, и м.
Иоанна отдавала их собакам.
Круг знакомых Шихобаловой оставался
мало кому известен. Впоследствии на допросах Николай Муравьев высказывался крайне
резко в отношении этой монахини. Открыто заявлял, что она ведет ежедневные разговоры
с прихожанами отца о лживости советской власти24, но, тем не менее,
ареста Шихобаловой после этих разговоров не последовало...
Николай жил так стремительно, что
мысли его не успевали созревать. Он устал скитаться, выяснять отношения с
женами, с отцом, с детьми. Мятежная душа страдала, а обстоятельства не давали
покоя: в 1935 году он знакомится с Клауссом (Кловисом) Флораном - французским
подданным. Француз окончил в Париже Сорбонский университет, а затем находился в
доминиканском монастыре в Лионе, где принял монашество с именем Михаил. В 1935
году он приехал в Ленинград и служил ксендзом в костеле Лурдской Божией Матери
на Ковенском пер., где и состоялось их знакомство, когда Николай привел сюда на
исповедь сына.
В этом же году Н.В. Муравьева вторично,
но уже в административном порядке, через милицию выслали из города на 101 км.
Ему ничего не оставалось, как прописаться в деревне Кремено Оредежского района.
Теперь одиночество угнетало еще больше, чем в молодости. Здесь, в чужой
деревне, чувствуя себя отверженным и забытым, он познакомился с Анной Александровной
Барановой и стал ее фактическим мужем. Она была моложе супруга на 24 года и на
год моложе его дочери Маргариты. У Анны были сестры: Ольга - 19-ти лет, Фаина -
17-ти лет и Нина - 18-ти, которая работала в Выборге. Ее 15-летний брат
Константин и мать Екатерина Георгиевна, жили вместе с ними. Теща Николая
Васильевича Муравьева - еще молодая женщина, почти ровесница своему зятю, ей
было около 46 лет. Отношения с ней складывались весьма спокойные. Казалось,
наконец, Николай нашел семейный покой. Анна, несмотря на то, что была инвалидом
2-й группы, в 1938 году родила сына Эрмингельда. Брак их не был официально
оформлен, поскольку Николай не получил развода. Супруги существовали на пенсии,
которые получали женщины, и поэтому держали большое хозяйство. Они поселились
на деревенском хуторе близ дер. Кремено, но Николай постоянно приезжал в Вырицу.
Бывал он и в Чаще, где вскоре завел приятелей, с которыми отводил душу в
политических беседах и воспоминаниях о своем прошлом, что его впоследствии и погубило.
В 1938 году Николая вновь арестовали в поселке Оредеж, но, продержав две ночи,
выпустили.
Свои религиозные чувства Николай не
переменил, несмотря на то, что его родители несли величайший подвиг монашества
и схиму. Он ездил в Царское Село на встречи со ксендзом Флораном, (кроме
Петербурга тот иногда служил также в местном костеле на Дворцовой улице) брал у
него деньги за проданные иконы, которые тот коллекционировал, привозил к нему
сына Александра, готовя его к причастию и вел переговоры с Флораном о венчании
с Анной по католическому обряду, при этом наивно рассказывал о несправедливой советской
жизни.
В 1939 году хутор ликвидировали, и
семья перебралась в деревню Кремено, которая находилась в нескольких километрах
от станции Чаща, где весной 1940 года они купили собственный дом, видимо, не
без помощи отца Серафима. В стране давно шла коллективизация, достигшая к этому
времени глухой Чащи. Николай в колхоз не пошел, считая колхозы утопией, но жить
единоличным хозяйством становилось все труднее. Не обходилось без помощи отца
Серафима, который продолжал заботиться о семьях Николая. Супруга Н. Муравьева,
Антонина Александровна, с сыном проживали неподалеку от батюшки Серафима
(Пильный, 19) и, бывая у родителей, Николай навещал сына.
Последний арест
15 января 1941 года было подписано
постановление на арест Николая Васильевича Муравьева. За ним давно следили и,
конечно, знали, что в данный момент он находился в Вырице. Ночь на 22 января
1941 года не предвещала для семьи Муравьевых ничего особенного: как обычно, готовились
ко сну: отец Серафим с матушкой читали вечернее правило, а на Пильном проспекте,
д. 19, Антонина с сыном укладывались спать (дочь Николая Маргарита жила в это
время с мужем в Мурманске). Николай уже лег... Когда в дверь постучали, он,
боясь проверки паспортного режима, успел выпрыгнуть в кухонное окно во двор,
постоял у дома и спрятался в кустарнике усадьбы, находившейся в 70-80 метрах от
здания, а затем пробрался в огород.
Чекисты, обнаружив его разобранную
постель, догадались, что он ушел в тот момент, когда они входили в дверь.
- Где ваш муж? - спросили они у
Антонины Муравьевой.
- Он уехал еще 21 января - сказала
она, категорически отказавшись отвечать на дальнейшие вопросы.
Николай в это время, затаив дыхание,
ждал... Кто знает, может быть его охватил ужас смерти? Когда к нему
приблизились вооруженные люди, он поднял руки...
Арестованного содержали во внутренней
следственной тюрьме Управления НКВД. При аресте у него были изъяты семейные
фотографии, огромное количество стихов, 213 писем и открытки семейного характера.
Только часть из них впоследствии была возвращена родным, остальные - сожжены.
Николай Васильевичу исполнилось 46
лет. Это был уже уставший, измотанный ссылкой, арестами и личной жизнью, но все
еще сильный человек.
Бог весть, какие страдания испытывал
отец Серафим и матушка Серафима, при аресте единственного сына. Успели ли они
проститься? Надеялись ли на встречу?
В чем же обвиняли Николая Муравьева?
В беседах на религиозные темы с французом Флораном*. На языке чекистов того времени это означает - шпионаж в пользу Франции
и, конечно, - в контрреволюционной деятельности - это уже в традиции 30-х
годов.
Обвинения строились исключительно на
показаниях свидетелей. Неважно, что для этого «следствием» находились мало знакомые
обвиняемому люди, главное, что они охотно давали показания, добавляя к тому же свои
домыслы и нелепости. Так, например, свидетель С. называет Николая Васильевича
Муравьева поляком, сыном ксендза и заявляет, что он религиозен и настроен антисоветски.
Иногда следователь основывался просто на обычных сплетнях. Так, свидетельница
У. из деревни Кремено, даже и не знавшая Николая Муравьева, сообщала, что от
людей «слышала, что она (мать Муравьева) является незаконной дочерью Александра
II. Воспитывалась
Ольга у каких-то стариков26. К тому же - добавила она, - ее сын -
Муравьев Н.В. - перешел в католичество и женился на еврейке..»27.
Свидетель П. подтвердил, что они с обвиняемым познакомились на одном празднике,
выпивали, а на следующий же день он все высказывания Муравьева против советской
власти передал участковому уполномоченному.
Вся эта химера тогда называлась
следствием и предназначалась для того, чтобы запутать и запугать человека,
оправдать свои действия.
Несмотря на показания свидетелей,
которые были очень зыбкими, от арестованного пытались добиться признания
собственной вины, что в ходе следствия было главным. Для этого использовались
различные методы допроса, о которых необходимо сказать. После ареста Н.В.
Муравьева не вызывали на допрос. Ожиданием томили специально, иногда у людей
оно доходило до предела, до полного психического надлома, после чего
арестованного начинали «раскручивать».
Николая вызвали на допрос через две
недели. За шесть последующих дней было произведено восемь допросов. Они
проходили утром, днем и ночью и продолжались от 2 до 7 часов с небольшими
перерывами.
На первом допросе Николай все
отрицал. На втором - показания его путаются, не скрывая своего враждебного
отношения к советской власти, но отрицает свою шпионскую деятельность и
заявляет: «ничего по этому вопросу не знаю и показать ничего не могу»28.
- Шпионажем я не занимался - убеждал
он следователя в ночь на 29 января29.
30 января 1941 года ему исполнилось
47 лет. Накануне дня рождения Николая Васильевича на допросы не вызывали.
Он томился в тюрьме 7 месяцев. В течение
этого времени вновь стали вызывать свидетелей и, прежде всего, вторую жену Николая
- Марию Николаевну. Она не сообщила ничего нового.
С 1 февраля снова начались допросы,
продолжавшиеся каждый день по несколько часов. Скорее всего, под давлением
следователя Николай Муравьев подтвердил 3 февраля, что был завербован, получал
вознаграждение от Флорана. Тем самым, он фактически подписал себе смертный приговор.
Тем не менее, следователю хотелось добиться от заключенного сведений о его знакомых.
Пять часов лейтенант Нифанин вытягивал сведения из измученного человека. И тот
рассказывал. Что на самом деле скрыто за страницами протоколов? Сейчас они не
пахнут кровью. Дал ли несчастный показания на своих знакомых или они уже были
известны следствию и измученный только подписал их, или, как иногда бывало, рукой
обвиняемого водили по бумаге - мы не знаем. Если Господу угодно будет когда-нибудь
до конца раскрыть нам тайны застенков НКВД, мы узнаем и это.
Прошел месяц изнурительных ежедневных
допросов. Казалось, что все ясно, но начальник управления НКВД утвердил постановление
начальника 4 отдела КРО известного чекиста Альтшуллера о передаче дела Муравьева
для проведения дополнительных следственных мероприятий. И снова воздействие
томительным ожиданием.
19 февраля Николая вызвали на допрос
в 9 часов вечера. Один и тот же вопрос задавался следователем в течение 4-х
часов:
- Намерены ли вы дать сегодня
правильные показания о других лицах, связанных с французской разведкой? -
спросил он... Николай попросил подумать. Его увели в камеру. Прошла неделя. На
допрос не вызывали до 25 февраля, когда допрос следователя возобновился вновь.
Николай был сломлен.
Срок следствия продлили до 22 апреля.
5 апреля 1941 года для показаний вызывали - Е.Г. Баранову - тещу Николая, а
затем его жену Анну. Однако, их допросы ничего не дали. Начались очные ставки.
Ничего нового не сообщил, или не захотел сообщать следователю и дядя Николая -
Владимир Иванович Нетронин, сказав, что видел племянника всего один раз в
жизни. Быть может, он, действительно, не интересовался жизнью сестры, а возможно,
понимал с кем имеет дело и не стал свидетельствовать против родных. На вопрос же
следователя о происхождении семьи ответил, что никакого отношения к Романовым
не имеет.
Дело Н.В. Муравьева опять было
продлено. Теперь им занимался лейтенант госбезопасности Галкин. Следствие
делает «успехи».
На допросе 12 мая присутствовал сам
начальник 4 отдела КРО (Контрразведовательных операций - Л.С.) Альтшуллер. Николай отказался от прежних показаний и вновь
признался в шпионской деятельности. В результате этого были заведены дела на
новых лиц.
Через два дня, 14 мая, были
произведены очные ставки с Пепеловым, с Зуевым-Антоновым.
К 22 мая 1941 года следствие уже было
завершено. 6 июня 1941 года Ленинградским Военным округом было вынесено постановление:
«Н.В. Муравьева предать суду... Дело заслушать в закрытом судебном заседании,
без участия обвинителя и защиты и без вызова свидетелей». Обвинительное
заключение прокурора Рудзинского состояло в том, что Н.В. Муравьев «с 1937 года
занимался сбором разносторонних сведений о колхозах в пользу французской
разведки и систематически проводил антисоветскую агитацию т.е. в пр. пр. ст. 58
la, 58-10 ч. 1, и
58-11 УК РСФСР». Николай получил это заключение 27 июля.
В это время уже месяц как шла война.
Немцы быстро продвигались к Ленинграду. Понимая, что город может оказаться на передней
линии фронта, заключенного Муравьева вывезли за Урал, в Свердловск. Судебное
заседание Военного Трибунала Уральского Военного округа состоялось 30 июля в
Свердловске. Подсудимый был доставлен под конвоем из тюрьмы. Да, он признал
себя виновным. Но в чем? В том, что он презирал советскую власть и осуждал ее
открыто. Нельзя исключить и тот факт, что его легко можно было обмануть, обещав
за откровенность свободу, которая оказалось приманкой для получения показаний.
Причем важно отметить и то, что в своем последнем слове Николай сказал: «Прошу
военный Трибунал избавить меня от позорной клички шпион. Я здесь был обманут Флораном».
В 13. 11 - суд удалился на совещание, а через час, в 14. 15, был объявлен
приговор: «Подвергнуть высшей мере уголовного наказания, - расстрелу без
конфискации имущества из-за отсутствия у него такового». В течение 3 дней
разрешено было подать кассационную жалобу, что Николай и сделал. 15 августа
жалоба Н.В. Муравьева была отклонена. 4 сентября 1941 года в Екатеринбурге он
был расстрелян.
Для нас крайне важно подчеркнуть то,
что свидетеля, способного рассеять сомнения насчет «шпионской деятельности»
Николая при общении с Флораном, которого обвиняемый Муравьев просил пригласить –
суд не вызвал. Выбив признание, чекисты считали, что вина его как бы уже
доказана. Почему в суд не вызвали нужного Николаю свидетеля? Это обстоятельство
обратило на себя внимание и при пересмотре в 1989 году дела Н.В. Муравьева,
когда встал вопрос о его реабилитации по материалам уголовного дела 1941 г. Вот
что мы читаем в заключении по его реабилитации: « ...вместе с тем, в материалах
дела полностью отсутствуют доказательства вины Муравьева Н.В. по факту совершения
им преступления, предусмотренного ст. 58-1а УК РСФСР, кроме его признательных
показаний, данных в ходе предварительного следствия и в зале суда.
Показания Н.В. Муравьева строятся на
его собственных доводах, предположениях, сведениях, полученных устно как от Флорана
К., так и от лиц, не установленных следствием.
В соответствии со ст. 77 УПК РСФСР,
признание обвиняемым своей вины может быть положено в основу обвинения лишь при
подтверждении показания совокупностью имеющихся доказательств по делу. По данному
эпизоду предварительным следствием не были добыты другие доказательства вины
Муравьева, кроме его показаний…»
Место захоронения Николая неизвестно.
Теперь в семейной трагедии отца Серафима можно поставить точку. Сын старца
пострадал невинно.
Как не скорбно терять близких, но
могильный холмик дорогого человека может служить утешением для души близких.
Отец Серафим был лишен даже этого. Расправа над сыном - самый тяжелый и безжалостный
удар, который только могла нанести безбожная власть великому старцу, для
которого жизнь любимого, дорогого и единственного сына была тяжелым крестом.
Знал ли он то, что сейчас известно нам? Что чувствовал, когда к нему приходили
с просьбой молитвы о любимых и пропавших без вести, замученных и потерянных близких?
Кто дерзнет рассуждать об этом?
Неугасимая лампада
На оккупированной территории во время
войны немцы открыли храмы, чтоб использовать веру православных людей для своей
победы (Вырица была занята немецкими войсками во второй половине августа 1941 г.
Уже в августе 1941 г. были возобновлены богослужения в Казанской церкви,
прихожанином которой числился о. Серафим, и легализована монашеская община
архимандрита Серафима (Проценко) в Поселке. С декабря 1941 г. стала действовать
Петропавловская церковь, к лету 1942 г. - церковь женского монастыря в Заречье
- Ред.).
В Вырице в годы войны действовали два
храма, домовая церковь, скит и монашеская женская община. Настоятельницей ее
была слепая старица, которая скончалась 26 июля 1942 года. В монастыре было
тогда всего семь монахинь: две - старые, а остальные – тайно постриженные перед
войной и в годы войны архим. Серафимом (Проценко)30. Они занимались
заготовкой дров, вели свое хозяйство. Верующие из числа местных жителей радовались
существованию обители и помогали им, чем могли. После слепицы общину возглавила
монахиня Серафима (Морозова), а с 1943 года - монахиня Иоанна (Шихобалова),
которая покинула дом отца Серафима Вырицкого. Скончалась
она через год и была похоронена рядом с Казанской церковью. Позже рядом
упокоится и чета Муравьевых - матушка Серафима и о. Серафим.
Отец Серафим был в войну и после нее
прихожанином Казанской церкви, которая находится на улице Кирова.
Эта деревянная церковь была построена
к 300-летию дома Романовых в 1913-1914 годах архитектором В.П. Красовским при
участии В.П. Апышкова. Верхний центральный придел храма освящен в честь Казанской
иконы Божией Матери, боковой - в честь свт. Николая Чудотворца, нижний - в
честь прп. Алексия, человека Божия и прп. Серафима Саровского.
С 1938 года церковь была закрыта, а с
1941 г. вновь начала действовать. В 1941-1943 гг. здесь служили: прот. Владимир
Богданов, иером. Лин (Никифоров), прот. Михаил Ноздрин и другие пастыри.
В начале августа 1943 г. в Вырицу
приехал новый священник, назначенный настоятелем церкви Казанской иконы Божией Матери.
Это был о. Иоанн Молчанов - 1891 г.р., уроженец деревни Никово, Ростовского
уезда, Ярославской губ. В 1919 году, в Москве Иоанн окончил торговую школу и 2
курса Православной народной академии, в детстве он был певчим в храме. К тому
времени он был вдов, имел двух дочерей и сына; перед войной, в 1937-1938 гг.,
он арестовывался по подозрению в шпионаже. Перед войной он жил в городе Любани,
лежащем на железнодорожной линии Петербург-Москва. Перед приходом в Любань
немцев будущий священник не эвакуировался, оставшись в городе.
В 1941-1942 гг. он в разное время работал
старшим полицейским улицы, парикмахером, с апреля 1942 года - секретарем
Любанского Городского управления. В августе 1943 года он поехал во Псков для
сдачи экзамена на право стать священником. Консультировал его прот. Ливерий
Воронов. Получив от немцев пропуск, он уехал в Ригу, где был рукоположен в сан
священника епископом Рижским Иоанном (Гарклавсом). После этого он получил назначение
в Вырицу одновременно со священником Николаем Багрянским (назначенным в
Петропавловскую церковь). Из Риги о. Иоанн вернулся в Любань, чтобы собрать
вещи и навестить семью. Там же произошла его встреча с прот. Кириллом Зайцем,
который зашел проведать больную дочь Молчанова. Не застав о. Иоанна дома, отправился
на службу в церковь. Вернувшись домой в тот же день, о. Иоанн Молчанов сразу
узнал о визите о. Кирилла Зайца и отправился в церковь. О. Кирилл дал ему три
дня отпуска, после чего о. Иоанн выехал в Вырицу. В Вырице он занял место свящ.
Михаила Ноздрина. О. Иоанн Молчанов поселился в церковном доме. Местные власти приняли
его хорошо, в честь его приезда был устроен обед. (Поскольку новоприехавший в
Вырицу священник никому здесь не был знаком, вероятно, это было проявлением уважительного
отношения к Церкви и духовенству со стороны местной власти - Ред.).
18 августа 1943 года он писал своим
родным из Вырицы, о посещении им монастыря (скита) архим. Серафима (Проценко):
«от вокзала до монастыря отца Серафима 5-6 км» и что принял он его как дорогого
гостя, что «выглядит он прекрасно и обстановка вся у него шикарная»31.
Сообщил он и о том, что «был в гостях
и у старца иеросхимонаха Серафима. Он никуда не ходит, лежит все в постели, но
чувствует себя бодрым и веселым, говорит, что от перенесенной болезни
поправился и что очень рад видеть священника той церкви, где он числится прихожанином.
Живет он в расстоянии 15-20 минут ходу от храма. Сугубо был рад, когда узнал,
что я брат Пети - крестного отца его внучки - теперь 6-летней шустренькой,
красивой девочки Олечки (видимо, правнучка о. Серафима - Л.С.). Порекомендовал мне числить себя членом их семьи и что он уже
зачислил меня своим членом».
О. Иоанн начал свое служение в
Казанской церкви: подыскал квартиру посвободнее, в 3 комнаты и стал хлопотать о
перевозе семьи из Любани.
Когда началась насильственная
эвакуация немцами населения (октябрь-ноябрь 1943 г.), 10 ноября 1943 г. настоятель
Казанской церкви свящ. Иоанн Молчанов подал прошение коменданту города Вырицы с
просьбой остаться на время в иерейском доме по адресу: Магистральная, 95, с
семьей из 4-х человек, вместе со служившим диаконом [Александром] Максимовым,
семьей старосты Михайлова и псаломщицы Ирины Петровой для богослужений.
Известно, что в это время жители
Вырицы приходили к батюшке Серафиму Вырицкому с вопросами, как жить дальше Он
предсказал, что ничего разрушено здесь не будет и уходить не надо.
В январе 1944 г оставшаяся в Вырице
семья Молчановых дождалась прихода советских войск. Летом 1944 г о Иоанн был
переведен настоятелем церкви в с. Рождествено близ Гатчины. Здесь через 4 месяца,
24 октября 1944 года, о. Иоанн Молчанов и был арестован.
26 октября 1944 г настоятелем
Казанской церкви был назначен свящ. Николай Багрянский, арестованный также
осенью 1944 г. После него настоятелем сюда (в 1945 г.) был назначен протоиерей
Алексий Кибардин, бывший духовник Царских детей, ставший духовником
иеросхимонаха Серафима Вырицкого.
В 1945 г отошла ко Господу
схимонахиня Серафима (Муравьева), а 3 апреля 1949 г. – преп. Серафим.
Удивительное это место – Вырица.
Сколько событий и судеб скрестилось здесь И несмотря на страдания, перенесенные
людьми в годы войны, все в Вырице кажется светлым и пропитанным молитвой преподобного
старца. Последующие годы он непрестанно молился, утешал, оставаясь опорой для
сотен людей, освещая всех светом Истины и Любви. Он пережил своего сына на 8
лет.
Тяжел был крест отцовской любви у
батюшки Серафима, тверд и крепок камень молитвы, на котором созидалась душа
великого страдальца, заступника земли русской.
Через скорби поднимается человеческое
сердце к Богу, пытаясь сотворить в себе храм, идя к святости. Именно в этой, полной
искушений, скорбной жизни прошел свое служение Господу преподобный Серафим. Вглядитесь
в его икону - глаза старца, полные печали, смотрят вам в душу. Припадите к ней
с мольбой.
Примечания
1 А. Трофимов Старец иеромонах Серафим Вырицкий. М. 1996, с 13
2 До сих пор не только фамилия ее не была установлена, но никаких сведений о м Серафиме не публиковалось. Церковный вестник, 2000, № 8-9, с. 60
3 АУ ФСБ СПб и ЛО П-88768, л. 55
4 ИСП6Е1911№ 1 с. 7-12
5 АУ ФСБ СПб и ЛО П-88768 л. 26
6 АУ ФСБ СПб и ЛО П-88768, л. 26
7 Справки были предоставлены Центральным Государственным Военно-историческим архивом за 5. 04. 41 г., хранящимся в деле л. 238
8 В.П. Филимонов. Святой преподобный Серафим Вырицкий и Русская Голгофа СПб 2001, с. 11
9РГИА ф. 815 оп. 14 д. 99 л. 24
10 Там же, л. 77
11 Там же, л. 79
12 Там же, л. 82
13 РГИА ф. 815 оп. 14 д. 106 л. 13
14 РГИА ф. 815 оп. 14 д. 106 л. 28
15 Там же, л 37
16 Филимонов В.П. Святой преподобный Серафим Вырицкий и Русская Голгофа. 2001, с. 59
17 РГИА ф. 815, оп. 14, д. 114, л. 41
18 РГИА ф. 815, оп. 14, д. 114, л. 3
19 АУ ФСБ СПб и ЛО П- 88768, л. 20
20 АУ ФСБСПбиЛОП-88771, л. 17
21 АУ ФСБ СПб и ЛО П-88771, л. 30
22 АУ ФСБ СПб и ЛО П-88771, л. 33
23 АУ ФСБ СПб и ЛО П-88768, л. 26
24 Синодик гонимых, умученных, в узах невинно пострадавших православных священно-церковнослужителей и мирян С.-Петербургской епархии XX столетия. 2-е изд., СПб 2002, с. 63
25 АУ ФСБ СПб и ЛО П-88768, л.70
26 АУ ФСБ СПб и ЛО П-88768, л. 114
27 Там же, л. 114 об.
28 Там же, л. 32
29 Там же, л. 78
30 Синодик гонимых, умученных, в узах невинно пострадавших православных священно-церковнослужителей и мирян С.-Петербургской епархии XX столетия. 2-е изд., СПб 2002, с. 201
31 АУ ФСБ СПб и ЛО П-88727, т. 1, л. 5
32
С.-Петербургские Епархиальные Ведомости 2002, № 26-27